Глава первая. Восточный ветер.

Если ты хочешь отыскать Вишневый переулок, просто-напросто спроси у полисмена на перекрестке. Он слегка сдвинет каску набок, задумчиво почешет в затылке, а потом вытянет палец своей ручищи в белой перчатке:
   -Направо, потом налево, потом опять сразу направо-вот ты и там-в самой середине Вишневого переулка: по одной стороне идут дома, по другой - тянется парк, а посередине ведут свой хоровод вишневые деревья.
  А если ты ищешь дом Номер Семнадцать - а скорее всего, так и будет, потому что ведь эта история как раз про тот дом, -ты его сразу найдешь. Во-первых, это единственный дом, который порядком облез и явно нуждается в покраске.

Дело в том, что его нынешний хозяин, мистер Бэнкс, сказал своей жене, миссис Бэнкс:
   -Выбирай, дорогая, одно из двух: чистенький, хорошенький, новенький домик, или четверо детей. Обеспечить тебе то и другое я не в состоянии.
  И, хорошенько обдумав его предложение, миссис Бэнкс пришла к выводу, что пусть уж лучше у нее будет Джейн (старшая) И Майкл (младший) и Джон с Барбарой (они близнецы и свмые младшие).
  Вот так все и решилось, и вот почему семейство Бэнксов поселилось в доме Номер Семнадцать. Так же с ними жили кухарка и садовник. И конечно, там была еще няня Кэти, которая, по правде говоря, не заслуживает того, чтобы о ней писали в этой истоиии, потому что в то время, когда начался наш рассказ, она уже ушла из дома Номер Семнадцать.
    -Что же мне теперь делать?-миссис Бэнкс взволнованно посмотрела на мужа.
    -Дать объявление, дорогая, - ответил мистер Бэнкс.

С этими словами он встал, поцеловал на прощанье жену и убежал на рботу.
  Ну вот, значит, мистер Бэнкс ушел со своим черным портфелем, а миссис Бэнкс ушла в гостиную и седела там весь день. Она писала в газеты просьбы прислать ей няню и заполняла свои многочисленные бумаги.

Когда солнце уже собиралось скрыться за парк, у калитки показался черный силуэт.
     -Вот папа идет!-сказал Майкл, глядя в окно.
     -Это не папа,-возразила Джейн.-Это кто-то другой.
Тут силуэт, сгибаясь и пошатываясь под ударами ветра, открыл калитку, и дети увидели, что он принадлежит женщине.

      -Пошли посмотрим, кто это!-сказала Джейн и, схватив брата за руку, потащила через всю детскую на лестничную площадку-их любимый наблюдательный пункт, откуда было прекрасно видно все, что происходит в гостиной.
       И вот ребята увидели, что их мама выходит из гостингой, а незнакомка идет за ней. Она была худая, с большими руками и маленькими, пронзительными синими глазами.

      -Вы увидите, они очень хорошие ребята, - говорила ей миссис Бэнкс.
Ребятам показалось, что гостья фыркнула, словно и она не очень поверила.
      -Вы здесь, дети?-, сказала миссис Бэнкс, поднимаясб по лестнице.-Это ваша новая няня, Мери Поппинс. А вот это, - она показала рукой на колыбельку,-наши малыши.
       Мэри внимательно разглядывала ребят, всех по очереди, и как будто решала про себя, нравятся ей они или нет.
      -Мы вам подходим? - сказал Майкл.
      -Майкл, веди себя прилично! - сказала мама.
       Мэри Поппинс невозмутимо продолжала разглядывать ребят. Наконец она громко засопела, что, как видно, было знаком того, что она приняла решение.
      -Я принимаю ваше предложение.

" И клянусь тебе всем на свете, - рассказывала потом миссис Бэнкс своему супругу, - можно было подумать, что она оказала нам особую честь!"

продолжение следует...

Спасибо дечонки))
Мелисинда, знаю) Я вчера писала и спала . Просто если мне приспичит, не отойду от компа, пока не допишу.

Nina, надеюсь, продолжение тебе понравится) Текст я немножко буду сокращать и изменять, чтобы интереснее было. Вот сейчас займусь скринами

Глава вторая. История близнецов.

Джейн и Майкл ушли на день рождения. Они оделись во все самое нарядное. И Эллен, увидев их, воскликнула, что они «красавчики, прямо с витрины».


Весь день в доме было так тихо, точно дом о чем то задумался или, может, задремал.

В комнате наверху Мэри Поппинс занималась с детьми, а солнечные лучи лились в окно, расцвечивая стены, и плясали в кроватях, где лежали близнецы

– Пожалуйста, сдвиньтесь немного. Вы светите мне в глаза, – сказал Джон громко.
– Прости, но это невозможно, – ответил один луч. – Нам ведь надо обежать всю комнату. Так заведено испокон веков. Мы движемся весь день с востока на запад, и эта комната как раз у нас на пути. Советую тебе зажмуриться, и я как бы исчезну.
Золотистый столп лучей наискось падал в комнату. Он двигался довольно быстро, вняв, без сомнения, просьбе Джона.
– Какие вы нежные и теплые. Я так вас люблю, – сказала Барбара, стараясь поймать в кулачок хотя бы один луч.
– Милая девочка, – ответили лучи и стали гладить ее щечки. – Тебе нравится, как мы ласкаем тебя? – видно, им приятно, когда их любят.
– Очень! – вздохнула с наслаждением Барбара.
– Слова! Слова! Слова! Я нигде не слышал столько слов, как в доме N 17 по Вишневой улице. В этой комнате всегда кто то болтает, – проверещал в окне чей то голос. Джон с Барбарой повернули головы. Это был Скворец, живший на верху дымоходной трубы.
– Нет, как вам это нравится! – быстро обернулась Мэри Поппинс. – Посмотрел бы на себя. День деньской прыгаешь по крышам и проводам. И без умолку трещишь, чирикаешь, орешь. Ты своим гамом мертвого разбудишь! Воробьи и те тише себя ведут.
Скворец склонил голову набок и глянул на нее одним глазом сверху оконной рамы.
– Ну и что? – ответил он. – У меня уйма дел: консультации, дискуссии, диспуты, переговоры. Вот целый день и нет языку покоя.
– Бедный язык, – съязвил Джон.
– А я, между прочим, молодой человек, не с вами разговариваю, – Скворец гордо тряхнул крылышками и слетел на подоконник. – И уж, во всяком случае, не тебе это говорить. Кто в субботу чуть не весь день голосил?
– Но я же не болтал языком, – смутился Джон. – У меня животик болел.
– Знаем, как болел! – Скворец с подоконника перелетел на шишечку кроватки, где лежала Барбара, и сказал тихим, вкрадчивым голосом:
– Есть сегодня что нибудь вкусненькое для скворушки, Барбара?
Барбара села, держась за кроватку.
– Вот тебе половинка овсяного печенья, – протянула она в кулачке угощенье.
Скворец мгновенно вспорхнул с кровати, схватил кусочек печенья, вернулся на подоконник и стал быстро быстро клевать.
– А где твое спасибо? – укорила Скворца Мэри Поппинс, но печенье было такое вкусное, что Скворец никого и ничего не слышал. – А спасибо где? – громче повторила Мэри Поппинс.
– Что такое? Ах, дорогуша, занимайтесь своим делом. У меня нет времени на всякие церемонии. – И он склюнул последнюю крошку.
В комнате воцарилась тишина. Джон, нежась в солнечных лучах, схватил свою голенькую ножку, сунул пальцы в рот, где уже белел первый зубик, и стал водить ими по губам.
– Что с тобой? Зачем это? – засмеялась Барбара. – Сейчас тобой никто не любуется.
– Знаю, – ответил Джон, ведя ножкой по губам, точно играл на губной гармошке, – но надо практиковаться. Взрослые от этого балдеют. Ты обратила внимание, тетушка Флосси увидела вчера этот фокус и чуть с ума не сошла. Столько глупостей наговорила – я и птенчик, и умничка, и золотце – словом, седьмое чудо света. Слыхала что нибудь подобное? – Джон выпустил изо рта ножку и захохотал, вспомнив тетушку Флосси.
– Мои штучки ей тоже нравятся, – без тени хвастовства заметила Барбара. – Я начну снимать и надевать пинетки, а она мне – ты такая сладенькая, я тебя сейчас съем, смешно, да? Если я говорю, что съем, значит, и правда съем, например, яблоко или печенье. А у взрослых ничего не поймешь. Говорят одно – делают другое. Как ты думаешь, она понарошку хочет меня съесть?
– Конечно, понарошку. Это они так шутят. Мне никогда не понять взрослых. Они все таки очень глупые. Даже и Джейн с Майклом не всегда умными назовешь.
– Да, – согласилась Барбара, сосредоточенно стаскивая пинетки.
– Например, они никогда не понимают, о чем мы говорим. Но самое страшное, они вообще не понимают ничей язык. Я сам слышал, как Джейн сказала: вот бы понять, что говорит ветер.
– И я удивляюсь на Майкла. Только и слышишь: «Ах, как поет скворец – ти ви, ти ви!» Да разве скворец поет? Он просто говорит, как мы с тобой. А уж от мамы с папой, конечно, и ожидать нечего. Они просто ничегошеньки не понимают. Но Джейн с Майклом, кажется, должны бы понимать…
– А они раньше и понимали, – вмешалась Мэри Поппинс, сев на маленькую табуретку возле кровати– Что? – воскликнули близнецы. – Понимали язык скворца и ветра?

– Да, и язык деревьев, солнечных лучей, звезд.
– Но как они могли разучиться? – Джон наморщил лобик, силясь постичь причину такого несчастья.
– Ты хочешь знать? – проверещал Скворец таким тоном, точно хотел сказать: а я знаю, как.
– Выросли и забыли, – объяснила Мэри Поппинс. – Барбара, надень, пожалуйста, пинетки.
– Глупая причина, – сказал Джон, сердито на нее глядя.
– Может, и глупая, но это факт, – Мэри Поппинс нагнулась к Барбаре и крепко накрепко завязала пинетки.
– А Джейн с Майклом и правда глупые, – продолжал Джон. – Вот я вырасту и ни за что не забуду.
– И я тоже, – Барбара сунула палец в рот и стала, причмокивая, сосать.
– Забудете, – отрезала Мэри Поппинс.
Близнецы сели в постельках и уставились на нее.
– Ха! – презрительно воскликнул Скворец. – Вы только взгляните на них! Ишь, вундеркинды выискались! Бывают, конечно, чудеса. Но на этот раз никакого чуда не будет. Вы тоже все забудете, как Джейн с Майклом.
– Никогда! – воскликнули близнецы в один голос и взглянули на Скворца так, словно хотели его убить: очень он их расстроил.
– А я говорю, что забудете, – рассмеялся Скворец. – Впрочем, вы в этом не виноваты, – прибавил он, смягчившись. – Забудете, потому что выбора у вас нет. Не было еще на свете человека, который не забыл бы язык вещей и животных. Не считая, конечно, ее. – И Скворец кивнул через крыло на Мэри Поппинс.
– А почему она помнит, а мы забудем? – спросил Джон.
– Ишь, что захотели! Она не такая, как все. Она – Великое исключение. Вам с ней не равняться, – усмехнулся Скворец.
Огорченные дети замолчали.
– Видите ли, – продолжал Скворец. – Она совсем особенная. Я говорю не о внешности. Мои птенцы, им хоть от роду один день, и то красивее.
– Какая наглость! – возмутилась Мэри Поппинс и замахала на Скворца фартуком. Но Скворец вспорхнул на верх рамы, прыгнул на карниз и, оказавшись в недосягаемости, пронзительно засвистал.
– Опять не поймала! Небось, уже думала, я у тебя в руках! – И Скворец презрительно затряс крыльями.
Мэри Поппинс в ответ только фыркнула.
Солнечный столп продолжал скользить по комнате, волоча за собой золотистый шлейф. За окном подул легкий ветер и стал нежно шептаться с вишнями на улице.
– Слышите, что говорит ветер? – спросил Джон, склонив набок голову. – Неужели правда, миссис Поппинс, что мы вырастем и не будем слышать, что говорят ветер, лучи, деревья?
– Слышать, конечно, будете, – ответила Мэри Поппинс. – Но понимать – нет.
Барбару как будто ударили, и она тихонько заплакала. И у Джона на глаза навернулись слезы.
– Это непоправимо. Так устроен мир, – взывала к их разуму Мэри Поппинс.
– Взгляните на них! Нет, вы только взгляните! – насмешничал Скворец. – Ревут белугой! Да у моих едва вылупившихся птенцов мозгов и то больше.
А Джон и Барбара, стоя в своих уютных постельках, плакали навзрыд, такими они чувствовали себя несчастными

. Вдруг отворилась дверь и вошла миссис Бэнкс.
– Мне послышалось, что дети плачут? – сказала она и подбежала к кроваткам.
– Что случилось, мои маленькие? Мои солнышки, мои птички? Почему они так горько плачут, Мэри Поппинс? Весь день они были такие хорошие, не слышно было ни звука. Что тут произошло?
– Да, мадам. Нет, мадам. Конечно, мадам. Это, наверное, зубки, мадам, – говорила Мэри Поппинс, стараясь не глядеть на Скворца.
– Ну конечно, зубки, – поспешила согласиться миссис Бэнкс.
– Мне не надо никаких зубов. Я забуду из за них все самое важное, – голосил Джон, катаясь по кровати.
– И я тоже, – рыдала Барбара, уткнувшись в подушку.
– Бедненькие мои, славненькие. Все, все будет хорошо. Вот только вырастут эти гадкие зубки, – успокаивала близнецов миссис Банкс, бегая от одной кроватки к другой.
– Ты ничего не понимаешь! – еще сильнее вопил Джон. – Мне не нужны твои зубки!
– Никогда, никогда ничего хорошего не будет, – плакала в подушку Барбара.
– Да, да, все будет хорошо. Мамочка жалеет, мамочка любит своих деток, – нежно ворковала миссис Банкс.
За окном послышался легкий писк. Это хихикнул Скворец, но поперхнулся, перехватив грозный взгляд Мэри Поппинс. И уже больше не позволил себе даже улыбнуться, наблюдая происходящее в комнате.
Миссис Банкс ласково гладила близнецов – то одного, то другого, шептала слова, способные, как она думала, утешить даже в самом большом горе.
И Джон вдруг перестал плакать. Он был уже воспитанный мальчик, любил мамочку и помнил, чем он ей обязан..

– Ах ты умница! Ну что у нас за умный мальчик! – восхитилась мама. Джон стал водить пальчиками по губам, как будто играл на губной гармошке, и миссис Банкс расцеловала его.
Тогда и Барбара – пусть и ее похвалят – оторвала от подушки мокрое личико и двумя ручками сняла сразу обе пинетки.
– Ах ты мое сокровище! – воскликнула с восторгом миссис Банкс, осыпая дочь поцелуями.
– Вот видите, Мэри Поппинс. Вот дети и замолчали. Я всегда их успокою. Все, все хорошо, – сказала миссис Банкс, точно пропела строчку колыбельной. – И зубки все вырастут, – прибавила она.
– Да, мадам, – вежливо ответила Мэри Поппинс.
Миссис Банкс улыбнулась близнецам, вышла из комнаты и тихонько притворила дверь.
В тот же миг Скворец разразился гомерическим хохотом.
– Простите, ради Бога, мою неучтивость! – воскликнул он сквозь смех. – Но я правда, правда не могу удержаться. Какая сцена! Боже, какая сцена!
Джон не обратил на него никакого внимания. Он просунул сквозь прутья кроватки голову и сказал Барбаре тихим, идущим от сердца голосом:
– Я ни за что не буду таким, как другие взрослые. Ни за что! – он кивнул головой в сторону Скворца. – Пусть они с Мэри Поппинс говорят, что хотят. Я никогда не забуду их язык.
Мэри Поппинс ничего не сказала, только улыбнулась загадочной, понимающей улыбкой.
– И я не забуду, – сказала Барбара. – Никогда!
– Пет, вы только послушайте их, сохрани, Господи, мои маховые перья, – просвистел за окном Скворец, прижал крылья к бокам и опять давай смеяться. – Как будто это от них зависит! Вот умора! Еще месяц два, ну от силы три, и они забудут даже, как меня звать, глупые кукушонки. Глупые, желторотые, бесперые кукушонки. Ха! Ха! Ха! – И Скворец расправил свои крапчатые крылья и улетел…

                                                             
Прошло немного времени, у близнецов появились зубки, как тому положено, и весь дом отпраздновал их первый день рождения.

На утро после торжества Скворец, только вернувшийся в дом N 17 по Вишневой улице с далеких Бермуд, сел по обыкновению на подоконник.
– Привет! Привет! Привет! Вот мы и вернулись, – весело насвистывал он. – Ну как вы, дорогуша? – не очень почтительно обратился он к Мэри Поппинс, склонив голову набок и глядя на нее ясным, блестящим глазом.
– В вашем приветствии никто не нуждается, – вскинула голову Мэри Поппинс.
– Узнаю старушку. Ни капельки не изменилась! А как наши кукушонки? – Скворец взглянул на постельку Барбары. – Ну, Барбарина, есть ли сегодня что нибудь вкусненькое для скворушки?
– Ба ля, ба ля, ба ля, – пролепетала Барбара, уписывая овсяное печенье.
Скворец, слегка удивившись, прыгнул на шишечку кровати.
– Я спрашиваю, – отчетливо произнес он, – есть ли что нибудь вкусненькое для скворушки?
– Бу лю, бу лю, бу лю, – пролепетала Барбара, глянула на потолок и проглотила последнюю крошку.
Скворец уставился на нее блестящими глазками.
– Ха! – вдруг воскликнул он и вопросительно взглянул на Мэри Поппинс. Она ответила ему долгим говорящим взглядом.
Скворец порхнул на кровать Джона. Джон крепко прижимал к себе белую кудрявую овечку.
– Как меня зовут? Как меня зовут? Как меня зовут? – пронзительно закричал Скворец, чувствуя какое то беспокойство.
– Бе бе бе, – сказал Джон, открыл рот и ухватил зубками ногу овечки.
Тряхнув головой, Скворец отвернулся.
– Значит, свершилось, – тихо сказал он Мэри Поппинс.
Она кивнула.
Скворец какой то миг удрученно глядел на близнецов. Потом пожал крыльями в крапинках.
– Ну что ж. Я ведь знал, что так будет. И всегда говорил им это. А они не верили. – Он немного помолчал, глядя на кроватки.
И вдруг резко встряхнулся.
– Да а, надо скорее лететь домой. К себе на трубу. Пора приниматься за весеннюю уборку. – Он перелетел с кровати на подоконник и обернулся.
– А скучно будет без них. Я любил поболтать с ними. Мне будет их не хватать.
И он смахнул что то крылом с глаз.
– Плачешь? – усмехнулась Мэри Поппинс.
Скворец сразу взял себя в руки.
– Плачу? Да нет. У меня… э э… легкая простуда. Продуло на обратном пути. Ничего серьезного.
Он выпорхнул в окно, сел на карниз, почистил клювом перышки.
– Прощайте! – весело просвистел он, расправил крылья и улетел…

Отредактировано Calm angel (02-03-2010 18:02:25)